Кстати о птичках
О волнистых попугайчиках есть неодобрительный пассаж в моем романе про Улитку. Теперь у меня есть повод рассказать нечто иное.
Пять лет назад моей старшей внучке Анечке купили волнистого попугайчика. Он был желтый, грустный, и большая дорогая клетка с прибамбасами, в которую попугайчика поместили, его не радовала. Он молча сидел на жердочке, ел мало и неохотно. Тогда ему купили голубую самочку. С самочкой он стал счастлив. Я не видел птичек дружнее, и, если бы он умел говорить по-нашенски, думаю, он бы поведал мне много «интересного и поучительного» (привет Фемъи) о тайнах брачной гармонии.
Лето попугайчик проводил со своей законной подругой на даче в Репино. В этом году его хозяйка Анечка с родителями отдыхала в основном под Лугой, и забота о нем сначала легла на плечи соседки под дачному участку, а потом — на мои, поскольку я повадился ездить с дочкой на эту дачу по выходным. Мне вручили коробку со специальным просо четырех сортов, содержащим какой-то процент необходимого птицам йода, и попросили два раза в неделю заполнять две кормушки и наливать воду в пробирку с желобком. Что я и делал.
Приезжая, я выносил клетку с попугайчиками на свежий воздух, на солнце, и они начинали радостно скрипеть, заливисто, по-милицейски, свистеть и чвыкать. Но и дома, в тепле, которое я разводил, они не молчали, так что на ночь я накрывал клетку большим полотенцем — в темноте попугайчики мгновенно затихали. Утро для них начиналось с минуты исчезновения полотенца.
Не буду описывать, как дружат между собой во всем согласные супруги, — следить же за ними было одно удовольствие. Они никогда не выясняли между собой отношений — они просто жили вместе и радовались друг другу каждый день, сидя на жердочке плечом к плечу, хотя в просторной клетке всего было по два, даже две кормушки.
В последний мой приезд на дачу мне позвонила моя старшая дочь (мать Анечки), и я сказал, что корма попугайчикам осталось на один раз, а что дальше — я не знаю.
— Потом насыплешь им геркулесовых хлопьев, — сказала дочь.— В следующее воскресенье мы сами приедем.
Заполнив кормушки, налив воды, я с младшей дочкой уехал с дачи вечером в прошлый понедельник, рассчитывая вернуться в пятницу вечером же, после работы. Но застрял в городе, и только около полудня в эту субботу мы с дочкой, открыв двери, ступили на веранду дачи в Репино. Чтобы попасть в большую комнату, где стояла клетка, надо было снять замки с решеток, ограждающих вход, и, проделывая эту операцию, я нервно прислушивался — как там, живы ли? Почему-то я волновался, хотя по всем расчетам ничего особенного и экстраординарного не могло произойти в эти четыре дня, корм оставлен, вода тоже. Если даже корма чуть меньше, чем требуется, — ничего, продержаться птички. А как же в дикой природе, на воле, когда живешь в постоянной экстреме? К ней-то природный организм приспособлен отлично. Взять того же человека – даже голодая по сухому варианту, может продержаться семь дней, если не больше...
В ответ на мою возню с железом из комнаты раздался неуверенный птичий голосок. «Слава богу», — подумал я, хотя в подсознании отметилось, что голос был всего один.
Не знаю, до сих пор не знаю, что такое интуиция, и какова ее природа, но что-то такое я предчувствовал. Правда, по жизни я всегда готов к худшему, потому что именно на него и понадобятся дополнительные силы. Но разве это и есть интуиция? Короче, наконец мы вошли, и в полусумраке комнаты я увидел клетку на столе и самочку в ней, на верхней жердочке. А где же наш желтенький самец? Он лежал на дне клетки, в углу, уронив голову между полураскрытых крыльев. Он был мертв. Напрасно мы выносили его не солнце, грели в руках, напрасно я применял свои экстрасенсные способности — если бы, вопреки Главному Закону Природы, я бы оживил его, я был бы богом, я же всего лишь обычное земное существо, которое тоже смертно.
В его клюве застряло недолущенное зернышко, а в глазах-точечках сохранилась влага, отчего и казалось, что его еще можно оживить. А если он просто окоченел от ночного холода? Моя пятилетняя дочка вспомнила, как Дюймовочка оживила ласточку, и я отдал попугайчика в ее детские руки, надеясь на последнее чудо детской энергии, света и чистоты. Попугайчик был мертв. Может быть, со вчерашнего дня, с той самой пятницы, приехав в которую, я бы застал его живым и подсыпал бы ему, изголодавшемуся, овсяных хлопьев. Да, обе кормушки были пусты – в них осталась почти одна мягкая шелуха, зернышки попадались, но птичкам пришлось бы их поискать.
Но почему же самочка жива и по всем признакам даже не ослабела, и, когда я ей подсыпал корму, не набросилась на него, а поклевала разве что чуть-чуть, вот только к налитой воде оказалась неравнодушна? Да, почему самочка осталась жива? Неужели потому, что самой природой женский организм задуман как более выносливый?
И тут меня пронзила догадка: Он, этот желтенький супруг своей голубенькой супруги, уступил ей свою кормушку, отказавшись от еды, – лишь бы она выжила в том кошмаре, который я им устроил. И она выжила. А он, когда последние силы покинули его, разжал коготки и прямо с жердочки, планируя, упал в угол и умер.
Сегодня, в четыре часа дня, уезжая с дачи, мы с дочкой похоронили его.

И.Куберский. Гостевая книга

28.08.01 19:15:58 msk
Сочинитель

Я боюсь держать в доме животных, включая птичек. Потому что они умирают или погибают. На моих глазах на нашу собачку, спаниэля, набросилась самка бультерьера и, схватив за ухо, стала мотать вокруг себя. Помню этот крик… Потом, правда, не сразу, наша собачка из-за этого и умерла.
В прошлом году от нас возле залива убежала в густые заросли морская свинка, чтобы наверняка погибнуть в первые же холода. Мы сразу купили другую - самца. Недавно я прихоти младшей дочки возил его на дачу. Надо было видеть, как он затрепетал, втянув ноздрями воздух свободы, когда его опустили в траву, еще в корзинке. На сей раз я был настороже и, когда он прыгнул, я его поймал.
За неделю до гибели попугайчика у моей старшей дочери погиб гораздо более серьезный зверь, любимец семьи, и звонить ей с новым жутким известием мне было нелегко. Но я собрался с духом, набрал номер ее мобильника (она была под Лугой) и все рассказал: что самец погиб, а самочка осталась, и так далее и тому подобное.
- Они оба самцы, - сказала мне дочь. – Это мы потом узнали. А желтенький – он давно стал болеть. Еще соседка говорила, что с ним что-то не так. Ты тут ни при чем. Похорони его до нашего приезда, хорошо?
Мне, конечно, стало легче, и, конечно же, груз вины упал с моей души. Наверное, и вам, кто прочел эту историю, стало сейчас легче. Но почему? Ведь попугайчик-то все равно мертв. Или "логичная" смерть не вызывает у нас эмоций?
И еще. Что делать с легендой о большой и красивой любви? И жертве ценой в жизнь.

И.Куберский. Гостевая книга